Когда ты взрослеешь раньше родителей: как я перестала чувствовать вину и начала жить

Для меня очень долго родители были полубогами.

И если отец, начав выпивать, быстро упал с пьедестала, то мама находилась на этом пьедестале очень долго. Сейчас расскажу почему.

Мне было лет 5, и я просила маму сшить мне какое-то платье. Канючила, канючила, и мама как-то не выдержала.

Как сейчас помню: собирается она в магазин, берёт кожаную сумку со слоном, с которыми тогда ходили за покупками, и тут я снова:

«Мааам, ну сшей мне такое платье...»

Она швырнула сумку, сама опустилась на пол, лицо уткнула в коленки и разрыдалась.

Всё. Какое платье? Я тут же кинулась гладить её по голове и успокаивать: мол, не надо мне никакого платья, только не плачь.

Я никогда не отличалась плохим поведением, но после этого я ещё и сильно поумерила свой пыл в плане просьб.

Когда мне было лет 11–12, отец дал деньги на обучение своей племяннице, не спросив маму. Они страшно поссорились.

Отец считал себя единственным добытчиком, хотя на него всегда работала вся семья. Мы с сестрой что-то сортировали, мама вела бухгалтерию. Но это не считалось.

Он говорил, что деньги зарабатывает только он, а мы — нахлебники. После той ссоры мама увезла меня в поле, и там рассказала, что никогда не любила отца.

«Я вышла за него, потому что мне было уже 28, а уйти от тётки хотелось любой ценой», — сказала она.

С того момента я стала маминой жилеткой, моральной поддержкой и, по сути, её «мамой».

А у отца начались проблемы с зависимостью, скандалы становились всё чаще: то из-за денег, то из-за его состояния, то из-за ревности.

Отец постоянно унижал маму и нас с сестрой:

мол, мама никчемная, а он — единственный, кто чего-то стоит.

Мама не уходила — боялась осуждения и одиночества, да и верила, что «в целом он неплохой, когда трезвый».

Он убедил её, что она ни на что не способна, хотя когда-то она была ведущим специалистом, а он даже не окончил учёбу.

Мы с сестрой решили, что это мы испортили родителям жизнь.

Мама не может уйти — потому что дети. Отец несчастен — потому что дети.

Вывод: мы — источник их проблем.

С этого началось моё хроническое чувство долга.

Я помогала, как могла, скрывала всё плохое, не доставляла хлопот, жила «по правилам».

Я научилась виртуозно врать, создавая картинку идеальной дочери.

Мои отношения с мужчинами складывались как попало.

Я готова была подстроиться под любого, лишь бы понравиться.

Даже съехав от родителей, я долго плакала — по маме, по дому, по привычной роли спасателя.

Я боялась поссориться с мужчиной, потому что это значило одно — возвращение к родителям.

Мне было около 36 лет, когда я заметила первую седину. Я запаниковала:

«Я ещё не начинала жить, а уже старею».

И вдруг меня осенило.

Моя мама рассказывала мне про свою жизнь, когда ей было примерно столько же, сколько мне сейчас.

И я представила: вот я подхожу к 10-летнему ребёнку и начинаю вываливать на него свои проблемы.

Я поняла, что всё это время путала причину и следствие.

Не я заставляла родителей жениться.

Не я просила родиться.

Это их решения, их выборы, их ошибки.

А страдали — мы с сестрой.

А мы всё это время спасали взрослых, которые должны были спасать нас.

На смену вине пришла злость — здравая, освобождающая.

Я вдруг увидела, сколько своей жизни я отдала, пытаясь быть хорошей.

С тех пор я не крашу седые волосы — они напоминают мне, через что я прошла.

Это мой якорь. Мой символ взросления.