История жизни Тамары Петкевич
“
Добросовестно пытаюсь вспомнить, за что меня наказывали, — и не могу. Что-то в этой точке оплавлено давним элементарным страхом. Знаю, что не воровала, не врала, не ругалась. Носилась по квартире? На улице разбивала коленки? Было! Не слушалась? Наверное. Что-то, разумеется, в причины возводилось. В спальне родителей на спинке их никелированной кровати висела кожаная, сплетенная в косу, плетка. Плетка предназначалась для меня. Когда я оставалась дома одна и трогала ее, она была совсем не страшной. Но когда папа ею хлестал меня…
Татьяна Бек
«Будто вся апокалиптичность 20 века сгустилась в одной частной судьбе…»
В 1943 года Тамара Петкевич осуждена по ст. 58-10 (часть 2) Уголовного кодекса РСФСР на 7 лет лишения свободы, 3 года поражения в правах и конфискацию имущества. Наказание отбывала в лагерях Киргизской ССР, затем в Коми АССР в Севжелдорлаге. Мать и младшая сестра погибли в Ленинграде в годы блокады. В заключении родила ребёнка, с которым была впоследствии разлучена.
В 1993 году опубликовала книгу мемуарной прозы о жизни в сталинских лагерях «Жизнь — сапожок непарный»
Продолжая тему о родителях-садистах, многие из которых или сами были детьми войны, или были детьми таких детей... не знавших как любить своих детей, приводим отрывок из воспоминаний легендарной Тамары Петкевич, дочери расстрелянного большевистского комиссара...
«Жизнь — сапожок непарный» (мемуары Тамары Петкевич)
Мой ГУЛАГ начался ещё в детстве...
Как-то всегда неожиданно отец брал ее в руки и принимался меня бичевать. Делал это истово, беспощадно. Мои вопли только распаляли его.
— Папочка, миленький… не надо… папочка, миленький, я больше не буду! — кричала я, извиваясь в тисках его рук и ног. — Папочка, не бей меня, не бей меня, пожалуйста!
Но «папочка» угрюмо продолжал меня полосовать. Я начинала сама слышать, как визжу, до побеления закатываясь в плаче. Крик и визг будто отделялись от меня и повисали где-то рядом. А отец стегал и стегал по плечам, по спине и ниже, по ногам и рукам.
От порки к порке я училась больше терпеть, меньше кричать и без прежней готовности просить прощения. И впрямь становилась «упрямой девчонкой», хотя по-прежнему слепо боялась отца.
Если я после очередной экзекуции не выпрашивала прощения, меня ставили еще и в угол. Вечер переходил в ночь, родители ложились спать, гасили свет. Сухо и пусто было в душе, слезы и всхлипы глохли, умолкали уличные звуки. Говорить «папочка, прости» — не хочу. Мир плохой и жестокий. Воображение раздваивалось. Темноту в углу у шкафа начинало заливать сверкание. Всплывал в сиянии серебра замок принца Алмаза из сказок бабушки Дарьи. Под полом скреблись взаправдашние мыши, били двенадцать настоящие часы и… Золушка, сбегая с бала, теряла свой хрустальный башмачок…
— Папочка, миленький… не надо… папочка, миленький, я больше не буду! — кричала я, извиваясь в тисках его рук и ног. — Папочка, не бей меня, не бей меня, пожалуйста!
Но «папочка» угрюмо продолжал меня полосовать. Я начинала сама слышать, как визжу, до побеления закатываясь в плаче. Крик и визг будто отделялись от меня и повисали где-то рядом. А отец стегал и стегал по плечам, по спине и ниже, по ногам и рукам.
От порки к порке я училась больше терпеть, меньше кричать и без прежней готовности просить прощения. И впрямь становилась «упрямой девчонкой», хотя по-прежнему слепо боялась отца.
Если я после очередной экзекуции не выпрашивала прощения, меня ставили еще и в угол. Вечер переходил в ночь, родители ложились спать, гасили свет. Сухо и пусто было в душе, слезы и всхлипы глохли, умолкали уличные звуки. Говорить «папочка, прости» — не хочу. Мир плохой и жестокий. Воображение раздваивалось. Темноту в углу у шкафа начинало заливать сверкание. Всплывал в сиянии серебра замок принца Алмаза из сказок бабушки Дарьи. Под полом скреблись взаправдашние мыши, били двенадцать настоящие часы и… Золушка, сбегая с бала, теряла свой хрустальный башмачок…
Мама не выдерживала, вскакивала с постели:
— Иди, детка, попроси у папы прощения — и пойдешь спать.
Буднично и тускло я все-таки говорила: «Папочка, прости», меня отпускали, и я проваливалась в сон.
— Иди, детка, попроси у папы прощения — и пойдешь спать.
Буднично и тускло я все-таки говорила: «Папочка, прости», меня отпускали, и я проваливалась в сон.
Комментарий психолога
На самом деле мнение, что токсичные родители — это феномен исключительно советского и, как следствие, постсоветского пространства, не совсем оправдан. Отцы-садисты и матери-пособницы существовали всегда и везде. Несмотря на переосмысление детства, декларацию прав человека и прав ребёнка, насилие в отношении детей практиковали и практикуют в семьях разного социального статуса, страны происхождения и вероисповедания.
Мы имеем множество живых примеров в русской художественной литературе разных эпох, равно как и в зарубежной, где описываются нравы семей аристократов, крестьян, порядки в частных пансионах и других закрытых учебных учреждениях для мальчиков и девочек.
В настоящее время имеется множество исследований о насилии и наказании, но окончательного ответа на вопрос почему это происходит, до сих пор нет. Политика государства и позиция общественности влияет на то, будет ли это происходить за закрытыми дверями, будут ли самого ребёнка вынуждать быть пособником издевательств над собой, чтобы не «выносить сор из избы», или безнаказанность и попустительство со стороны окружающих будут порождать ещё больше насилие.
Мы имеем множество живых примеров в русской художественной литературе разных эпох, равно как и в зарубежной, где описываются нравы семей аристократов, крестьян, порядки в частных пансионах и других закрытых учебных учреждениях для мальчиков и девочек.
В настоящее время имеется множество исследований о насилии и наказании, но окончательного ответа на вопрос почему это происходит, до сих пор нет. Политика государства и позиция общественности влияет на то, будет ли это происходить за закрытыми дверями, будут ли самого ребёнка вынуждать быть пособником издевательств над собой, чтобы не «выносить сор из избы», или безнаказанность и попустительство со стороны окружающих будут порождать ещё больше насилие.
По материалам закрытой группы
Воспоминания детей о советском детстве
Все знали, что...
“
Ремень, мокрая половая тряпка, ремешок от школьного ранца с металлическими креплениями. Мать — комсомолка, спортсменка, красавица и коммунистка до мозга костей, секретарь партийной организации. Милейший человек, но все соседи и коллеги знали как она меня била и что думала об этом.
Она говорила: «тебя надо бить, бить, погодить и снова бить», «я тебя породила-я тебя и убью», «лучше раз убью, поплачу и забуду»
Она говорила: «тебя надо бить, бить, погодить и снова бить», «я тебя породила-я тебя и убью», «лучше раз убью, поплачу и забуду»
“
Ремень с железной пряжкой прыгал по нам, половой тряпкой лицо вытирали, руками били, ногами пинали... Но, страшнее был тонкий прутик, который со свистом рассекал воздух... От него было ощущение, что кожа и мясо до кости рассеклись...
“
Ремень с железной пряжкой прыгал по нам, половой тряпкой лицо вытирали, руками били, ногами пинали... Но, страшнее был тонкий прутик, который со свистом рассекал воздух... От него было ощущение, что кожа и мясо до кости рассеклись...
“
Ремень с железной пряжкой прыгал по нам, половой тряпкой лицо вытирали, руками били, ногами пинали... Но, страшнее был тонкий прутик, который со свистом рассекал воздух... От него было ощущение, что кожа и мясо до кости рассеклись...
“
Моя маменька лежала на диване с папенькой играючи в карты, в то время как я стояла на избитых ремнем в кровь коленях на соли в углу.
“
Я должна была принести ремень, которым меня будут бить.
Читать также
Другие материалы, которые могут быть вам интересны...
