Это он,
жесткий, но справедливый папа, будет твердить: «Не болезнь, а временные трудности» Однажды после визита к целительнице он швырнет скрюченного сына-подростка в болото посреди леса: до дома сто километров, теперь ползи. Такое не приснилось бы в страшном сне самому Михаэлю Ханеке. Да и его героям из «Забавных игр» тут есть, чему поучиться.
Пока одни зрители будут нюхать нашатырь, а других будет выворачивать в туалете, третьи, самые прозорливые, догадаются: когда Саша преуспеет в жизни и станет самым успешным человеком в стране, этим он будет обязан отцу и полученной от него спартанской закалке. Нет ног — нет варенья, как говорилось в жестоком детском анекдоте. А есть ноги (пардон, сила воли) — будет и многотысячная аудитория, и гигантские гонорары, и свежие устрицы на яхте, и губастая секретарша-невеста. Сам Саша поймет это не сразу. Но обязательно поймет. Даже
мать, которую отец не раз унижал и бил на глазах у сына, скажет ему с последней прямотой: по-настоящему тебя любил только папа.
«Временные трудности» сделаны невероятно топорно — кажется, что нарочно. Между советским и постсоветским бытом нет видимой разницы. За кадром поют то «Крылатые качели», то Высоцкого. Парики только что не сваливаются с голов главных героев, каждый из которых (кроме почему-то картавящего отца-кремня) регулярно подпускает слезу в голос. О складности сюжета как такового лучше не упоминать вовсе. Кажется, что все это авторы пытаются компенсировать размашистым титром «Основано на реальных событиях». Хотелось бы, конечно, узнать в деталях, что там было в реальности. Какой был поставлен диагноз, каким чудом недуг был излечен. И бросал ли жестокий-но-справедливый отец своего сына с ДЦП на съедение медведю (такая сцена в картине тоже есть).
Конкретная вредоносность этой картины, всерьез доказывающей вполне фашистский тезис — звучащий с экрана! — «инвалидов в Советском Союзе нет», очевидна. Легко представить себе наивного зрителя, который уверует в данный с экрана рецепт и решит его проверить на собственной практике. Для страны, где и пандусы установят разве что после второго пришествия, такое кино преступно вдвойне. Вместе с тем, его появление закономерно. Ведь речь-то идет совсем не только об инвалидах, а в целом об этическом кодексе.
Вместо привычного «родина-мать» (недаром мама Саши — существо мирное, безобидное, беспомощное и бессловесное) картина Расходникова вводит «родину-отца»: с лицом то ли президента Путина, то ли дуэлянта Золотова, этот «настоящий мужчина» с удовольствием пытает и унижает собственного ребенка. Главный грех в его глазах — слабость, второй по важности — сострадание. Милосердия просто не существует в его системе координат. Любовь должна быть с кулаками и в боксерских перчатках, ей полагается знать все боевые приемы. Собственно, любовь эквивалентна власти, уравнена с ней.
Вместе с тем мир фильма предполагает, что боль, одиночество, лишения — что-то вроде стихийного бедствия: как пел кот Леопольд, «неприятность эту мы переживем». Нищета и коррупция, насилие и измена — все это на нашей совести, потому что надо уметь терпеть: не бывает вечных трудностей, все они временные. Россия — это непролазный лес, в котором бродят кровожадные медведи, поэтому главная задача отца — истерзать собственных детей так, чтобы встреча с хищником показалась им избавлением. После такого воспитания — прямой путь в русские Тони Роббинсы. Они-то и научат нас всех справляться с трудностями.